— Ну, может быть, грузовиков двадцать пять, — проговорил наконец Уиллард, от страха его голос вибрировал и то и дело срывался на фальцет. — Мы обеспечиваем всю Нижнюю Оклахому. Мы возим продукты во все гастрономы, во все залы торговых автоматов, в полицейские участки — копы очень любят печенье и пирожки, мы возим их и на заправочные станции, в общем, везде, где люди едят. Вот так.
— Итенье, — сказал Оделл.
— Я прошу вас, не трогайте меня больше, у меня жена и двое детей. Сэр, я никогда никого не обижал и не делал ничего плохого.
— Не бойся меня, Уиллард. Если ты поможешь мне, то я скажу Оделлу, чтобы он не слишком сильно тебя держал, ладно?
— Да, сэр, — плачущим голосом отозвался Уиллард.
— Значит, двадцать пять грузовиков? Хорошо, а когда вы возвращаетесь, то паркуетесь все вместе или нет? Есть ли там забор и ворота? Проверяют ли вас по прибытии? Кто-нибудь за вами следит? Надо ли вам по прибытии где-то отмечаться или как?
— Мы паркуемся все вместе, сэр, — ответил Уиллард сосредоточившись. — Никакого забора или чего-то подобного там нет. Нас никто не проверяет. Водители идут в офис, и если у них остался какой-нибудь груз, то они его разгружают. Потом проверяют наличие машин.
— Ну а если ты, к примеру, не отметился в офисе, то это кто-нибудь заметит? Будет по этому поводу большой шум? Кому об этом сообщают?
— Боже мой, вы, наверное, хотите убить меня?
— Я не собираюсь ни убивать, ни мучить тебя, если ты сам не заставишь меня это делать. Мне нужно знать все это дерьмо, Уиллард, помоги мне, черт подери. Мы же можем работать вместе, правда?
— Думаю, что часов в восемь они заинтересуются, куда это я запропастился. Если я не вернусь до десяти, они, видимо, обратятся в полицию. Но дело в том, что водители и наладчики торговых автоматов такая публика — они частенько задерживаются.
— Но ты не задерживаешься. Ты добросовестно исполняешь свою работу.
— Да, сэр.
— Ладно, Уиллард. Скажи, а у тебя есть деньги?
— Сэр, при себе у меня только десять долларов наличными — это мои деньги, но у меня еще есть много четвертных. Примерно пятьсот долларов четвертными и всякая мелочь.
— Ага, — Лэймар задумался. — А как насчет кредитной банковской карточки? У тебя есть кредитная карточка, Уиллард?
— Нет, сэр. Я же зарабатываю только четырнадцать тысяч долларов в год. У меня нет денег на кредитную карточку.
— А дома у тебя есть деньги?
— Пожалуйста, сэр, не надо ехать ко мне домой. У меня две маленькие дочки. О, Боже, ну почему это случилось именно со мной?
Желание Уилларда знать почему, кажется, окончательно вывело Лэймара из себя. Он считал, что никто не имеет права задавать ему такие элементарные вопросы.
— Вот почему, Уиллард. Видишь, что здесь написано?
Он показал несчастному парню громадный кулак правой руки с надписью «твою».
Уиллард кивнул.
— Видишь?
Он показал второй кулак.
«Мать!» было написано на нем.
Из глаз Уилларда горячей волной струился страх. Лэймар любил производить на мужчин такое впечатление.
— Ты все понял, Уиллард? Теперь ты понимаешь, какой во всем этом смысл?
Охваченный отчаянием, Уиллард снова кивнул.
— Вот так. Теперь это имеет смысл. Оделл, сломай ему большой палец.
— У Оделла итенье. Итенье куто. Атно. Итенье, как мама, атно.
Итенье, се итенье, как сет. Мотри, итенье! Мотри! Узовик поны итенья.
Итенье белый, итенье асный, итенье куто, как маако.
Map назад: «Ломай му атой палес».
Оделл делай селовек бона. Бон, бона. Палес не амается.
Палец, действительно, не поддавался усилиям Оделла.
— Палее — селк. Палееселя! Атю ите итенья. Map даст ите итенья.
Пока Оделл ломал Уилларду палец, тот дико кричал. Он кричал так громко, что это начало раздражать Лэймара. Он пробрался вперед пригнувшись, чтобы не высовываться, и приблизился к Ричарду.
— Как самочувствие, Ричард?
— Вам обязательно надо его таи пытать? — спросил Ричард.
— Пытать? Ты просто ничего еще не видел в своей жизни, Ричард, иначе ты бы не сказал, что этого парня пытают. Ты не знаешь, как можно пытать человека.
Лэймар даже слабо улыбнулся тупости замечания Ричарда.
— Ладно, — продолжил он после паузы, — поезжай вперед и не проскочи поворот на Аду, когда свернешь, поедешь до Дэвис-стрит. Когда мы окажемся на ней, скажешь мне.
— Лэймар, куда мы едем?
— Не беспокойся, сынок, я все продумал. Кстати, что ты можешь сказать о запястьях? Вспомни, что ты говорил мне прошлой ночью о запястьях.
Уиллард продолжал кричать. Он вырывался и извивался, но Оделл крепко держал его одной рукой, а другой продолжал класть в рот печенье.
«Запястья? Запястья? Какого черта он говорил про запястья?»
Потом он вспомнил: ах, это про татуировку.
— О, да. Понимаешь ли, да ты и сам это знаешь, та сила, которая делает живопись или рисование таким гибким, таким жизненным, таким пластичным, заключается в способности управлять своим запястьем, способности так управлять мышцами запястья, чтобы они следовали замыслу и воображению. Вот почему линии в живописи называются живыми линиями.
— Черт возьми, — воскликнул Лэймар с восторгом. — Да, сэр, вы умеете красиво сказать. Ты умеешь красиво говорить и красиво рисовать. Ты очень интересный молодой парень, не правда ли, Оделл?
— У-у-у-у, — протянул Оделл, его широкий расщепленный рот растянулся в безобразном подобии улыбки, на губах хрустели невесомые крошки печенья. Уиллард еще раз намочил в штаны, корчась в стальных объятиях Оделла.
— Ну, вот, Ричард, теперь обдумай свой следующий рисунок. Я хочу опять поговорить о львах. Я люблю тигров и очень люблю орлов, но, будь я проклят, в этих старых королях джунглей есть нечто такое, от чего у меня захватывает дух. Эти зверюги нравятся мне больше всего.