Однако вместо того, чтобы бежать к машине, он бросил в автомат четвертак и набрал номер лейтенанта Гендерсона.
— Алло?
— Лейтенант Гендерсон?
— Здорово, Бад.
Ответ был понятен Баду по трагической интонации голоса старика. Он ничего не придумал.
— Я стараюсь, — сказал старик. — Но пока ничего не получается.
— Боже, — воскликнул Бад. — Они захватили заложницу. Они ее убьют. Вам обязательно надо их вычислить!
— Бад, дай мне добро. Я позвоню в управление. Ты поезжай, как договорился с Паем. Мы проследим за тобой с воздуха. С вертолета. Я пошлю два автобуса с группой захвата. Они будут следовать за тобой с отрывом в десять минут. Мы возьмем их на месте и освободим заложницу.
— Он услышитэтот ваш проклятый вертолет. Вы же сами знаете, что услышит, лейтенант. Нельзя играть грубо и перехитрить Лэймара. Он слишком для этого умен. Может, он сейчас следит за мной и видит, что я что-то затеваю. Вы должныдокопаться. Должны.
Бад слышал, как из трубки доносилось хриплое дыхание лейтенанта.
— Вы ничего не пили?
— Сынок, я пью каждый божий день всю свою жизнь. Из семи своих схваток в четырех я победил, когда был пьян.
— Ну ладно, все, простите. Да, чуть не забыл! Где находится Толинс? Вы что-нибудь слышали об этом месте?
— Это городишко на шоссе номер пятьдесят четыре между Гоутбо и Купертоном. У меня там было одно убийство в пятьдесят девятом.
— Отлично, я все понял. Там в городке есть телефон?
— Весь городишко и естьтелефонная будка. Больше там, черт побери, ничего нет. Поезжай спокойно.
Бад отключился. Лейтенант несколько секунд сидел, тупо уставившись на трубку и слушая частые гудки отбоя. Потом он положил трубку на рычаг, потер пальцем переносицу. Потом он сильно сдавил ее двумя указательными пальцами.
По зрительным нервам помчались импульсы, и в глазах вспыхнуло короткое яркое пламя. Это доставило ему удовольствие. Потом он снова ясно увидел интерьер кабинета — заброшенного, с ободранными стенами — типичный полицейский участок, в каких он провел большую часть своей жизни.
Он почувствовал себя изношенным до предела, его воля перестала ему повиноваться. Та женщина сегодня погибнет. А может быть, и Бад вместе с ней. Женщина и полицейский умрут молодыми. А чем, собственно, эта ночь отличается от всех прочих? Такие вещи случаются сплошь и рядом, везде и всюду в мире. Почему он должен чувствовать за это свою особую ответственность?
Си Ди попытался убедить себя, что в конечном счете, если рассуждать в категориях космических, ничего особенного не происходило. Но он-то знал, что происходило.
Происходило нечто ужасное. До того ужасное, что ему захотелось плакать.
Он взглянул на список. Восемьдесят три женщины, владелицы машин, которые, возможно, имели отношение к ограблению. Эта категория оказалась вовсе не категорией. Может быть, все это сплошная иллюзия. Наверное, он просто набитый дурак и пытается найти сокровенный смысл в совершенно бессмысленных вещах. Может, дело вовсе не в этом и собака зарыта не там, где он ее ищет.
Прорвись через эту завесу. Два элемента есть. Молодая и женщина. Что может сказать ему слово «женщина»? Возможно,она дочь преступника. Или она сама преступница? Но ее нет в досье. В досье она отсутствует.
Он горько рассмеялся. Как много в их жизни зависит от досье. Как много в их полицейской работе простого подсчета вариантов, вариантов человеческих судеб, записи возможно нужных фактов, которые вдруг да потребуются в дальнейшем и скажут нам, что требуется, может статься, что скажут.
Женщина. Нет, ничего. Ничего это слово ему не говорило.
А как насчет молодой? Что в этом деле может быть молодого, как это дело может быть связано с юностью, с незрелостью, инфантильностью? Как то или другое может быть связано с центральной темой этого дела, быть категорией, которая не является категорией?
Откуда может молодая девчонка знать Лэймара, который Бог знает сколько лет просидел в тюрьмах? Как могли они встретиться? Только одним путем: она писала ему письма. Н-да.
Зачем бы она стала ему писать? Как могла она вообще узнать о его существовании?
Может быть, она из тех странных созданий, которые пишут осужденным письма, посылают им деньги и предлагают себя им в жены? Это была ненормальность, но это существовало. Если дело обстоит именно так, то это вне всяких категорий. Или: неужели тюремное начальство не обратило бы внимания на подобное обстоятельство? Ведь с таких контактов начинают расследование дел о побегах.
И в этом смысле ничего у него в руках нет.
Он опять вернулся к исходным компонентам. Молодая? Какое это имеет отношение к делу? Молодая женщина, вероятно, сама никогда не потянется к преступникам, обычно это удел старых дев с извращенными мозгами. Но почему все-таки молодая женщина? Она должнабыть дочерью преступника.
Но, предположим, сказал он себе, если выясняется, что версия с дочерью ведет в никуда, то надо допустить, что она не дочь, и не сестра, и не родственница преступника. Она просто молодая женщина. Молодая женщина, вовлеченная в отношения с преступниками. Что может толкнуть ее к преступникам, если она им не родня?
Что?
Он задумался.
Что-то маячило в темноте, прямо позади него, странно светящееся, похожее на призрак, струящийся в неподвижном воздухе.
Стояла удивительная мертвая тишина, словно ночь прекратила свой бег и время остановилось.
Что вовлекло ее, что потянуло ее к преступникам?
Что?
Может, она жертва?
Это отвратило бы ее от преступников.
Но что?